konorama.ru

= КОН =

Роботворение

механический стих

Гаечка сотворила робота в надежде на то, что он облегчит ей задачу по рифмованию. Сама она была неравнодушна к стихам, но писать она, как Пушкин, не умела, а писать хотелось жуть. Здраво рассудив на этом, что, сделав робота, который в свою очередь напишет стихи, она тем самым и напишет эти стихи, она приступила к работе. Руки её то и дело заносились вглубь его андроидного тела, погружая в него ферритодиодные ячейки и скрепки. Наконец, заполнив его память на 362 килотрайта набором слов и настроив тактовую частоту процессора на ритм анапеста, Гаечка закрепила последнюю панель и, полная высоких надежд, взвела рубильник. Когда робот открыл глаза, он немедля же сложил поэтически свои металлокерамические манипуляторы и начал возвышенное чтение.

***

…И вот на венце будуара

Лебединую песню поём.

Ленивое кофе кошмара

Разносим по чакре вдвоём.

Как плохо в забредшие будни

Чесать сквозь ножи маячок,

И рапса разбитые студни

Отведать лемур горячо.

Не надо нам сивую норку!

И шпиндель с дорог убери —

Замажем плющом переборку

У кваса забытой двери.

***

«Так, стоп!» — вскрикнув, Гайка щёлкнула рубильником, и робот заглох с открытым ртом. Она мрачно посмотрела исподлобья: «А если ничего не выйдет, подарю его Дейлу. Уж ему-то завсегда понравится такой глубокий ум». Сказав это, она блеснула отвёрткой, развинтила, что-то поковыряла внутри и завинтила назад. По результатам осмотра всё казалось на месте и должно было работать как надо, поэтому Гайка, соблюдая упорство, сразу же приступила ко второму запуску, напоследок капнув на высунутый язык робота пару капель масла, чтобы, может, подсластить ему тему. «Новогодний поэтический вечер уже близко. Я знаю, я знаю, как всех удивить» — так думала она и взводила рубильник во второй раз в большой надежде на это. Робот изящно откашлялся и продолжил.

***

Гаечка вернула руку мне,

Поужинав на воле стегозавра.

Отдай превыше всякого луне!

И ковыряй в душе отмычкой боколавра.

Тряхнули Дейла взятые клубни́,

И всем под снегом дым образовался.

От этих пуль отрадней очерни,

Замеской варева упруго нахлебался.

Да взяв патлатой рукавицей бот,

Сжимая фреску под рабочей мышкой,

Он пригрозил взойти в замёрзший Чипа рот

И оказался замурован крышкой.

Последний раз заверя тишину,

Последний раз пошевелив салфеткой,

Рокфору дали дюжину одну —

А он на это вас пронзил пипеткой.

Не смейте так взывать к войне,

Её ты не достанешь вилкой,

Как Вжику дать передо мною мне

И грош найти в дороге пылкой.

***

Гайка дала рубильник одним махом. «Ты хочешь меня опозорить перед всеми?!» — задыхаясь, кричала она, но уронивший голову робот лишь понуро молчал в ответ, замерев в безжизненной позе. Мышка принялась энергично ходить вокруг, то и дело размахивая произвольно руками. «Хорошо меня никто не видит, когда я творю в мастерской! — запыхтела она, оглядевшись вокруг. — Дубина ты стоеросовая! Пень ржавый! А ну!.. — Но тут её поколебало. — А-а, я, кажется, забыла вот что…» Гайка опять развинтила робота, залезла в него с головой и болтая ногами и соединила шарнирные клеммы. Последовала яркая вспышка, вырвавшаяся изнутри, и запахло немного жареным. Гаечка вылезла с опалёнными бровями и чёлкой и немного затемнённым лицом, но с видом вполне победным. «Та-а-ак, ну а что теперь ты скажешь, майн лейбен киндер?» — загодя торжествующе сказала она и взвела рубильник. Робот и не подумал включиться. Походив вокруг, мышка отвесила ободряющего пинка. Робот тут же оживился.

***

Седьмые утки знали жилу,

И Толстопуз зазнаисто гудел,

Когда обуял зяблик силу,

Ведь расстарался не у дел.

Кошмаром были люльки Мепса,

Отъявленного седока турнепса.

Ему знобило между стен,

Когда взалкал политилен.

Кроту опять взошло огниво,

Пиявкой просвистев красиво.

А сколько было сивых жал,

Когда посыпался крахмал!

Ракеты честь нам доставали,

Распластанного Бородавкою носка,

За то, что цаплю созидали

У самого зелёного виска.

И у ведомого кольца затменья,

Укрывшись от сметаны на мгновенье,

Сотри за стол, что были падки —

Храни любовь в его Сопатке.

***

Робот, конечно, не мог различить своими оптическими сенсорами, как дёргаются Гаечкины веки под обожжёнными бровями, но как бы случайно решил не поворачиваться к ней рубильником. А когда она осторожно и не отводя взгляда стала нащупывать позади себя что-нибудь потяжелее драчёвого напильника, предпочёл перейти на более безопасное расстояние. А ровно через какие-нибудь 11 секунд «Спасателей» стал беспокоить шум, происходивший наверху. Ещё через секунд 5—7 не только Чип отвлёкся от первостепенного расследования дела о своей пропавшей шляпе, но и даже Дейл от своего телевизора. А ещё через мгновение по лестнице кубарем скатился робот, а затем Гаечка. Оба они выкрикивали что-то на совершенно непонятном языке, но робот был самозабвенно весел, а глаза Гаечки были совершенно красные, и казалось, она очень злится. И даже немного гонится за ним. «Что случилось? Что здесь за шум?» — воскликнул Чип. Но сначала ему по ногам проехал робот, а затем пробежала Гаечка. Оба сделали несколько пируэтов вокруг стола: одна — чем-то всё время размахивая, а другой — аналитически точно рассчитывая траекторию удара и заранее от него уклоняясь, то приседая, то подпрыгивая, и в прыжке выкрикивая что-то вроде: «Я перлюстрировать не буду отдушину матёрой колбасы!» — на что мышь с обезумившими глазами кричала ему вслед: «Тлоц-торлоц, иги-иги! Бубубр, ча-ча-ча!!!» — пока оба они не выбежали на улицу. «Спасатели» хоть и не были до конца удивлены, но стояли молча, как замершие статуи, только один Роки продолжал помешивать чай в пустой чашке.


Занавесъ

окончено
23.04.09